В III в. н.э., после падения династии Хань (206 до н. э.-220 н.э.), в среде китайских мыслителей, художников и литераторов сложился стиль жизни и мышления, который получил название фэн лю 风流 – «ветер и поток». Он был популярен в период Шести династий (229-589) и оказал значительное влияние на последующую китайскую традицию, в частности, эстетические взгляды эпох Тан (618-907) и Сун (960-1279).
Эпоха Шести Династий, в которую они жили и творили, была очень непростой в истории Китая. Страна утратила свое единство, север был под властью варваров. Восстания, государственные перевороты, эпидемии и голод были частыми явлениями. Естественно, что во времена нестабильности человек начинает искать опору в себе самом, стремиться к внутреннему совершенствованию и покою. Интеллектуальная элита, получившая классическое конфуцианское образование, тем не менее, пыталась опровергнуть догмы и жесткие этические нормы, ценила внутреннюю свободу и возможность спонтанного самовыражения. Часто один и тот же человек мог пребывать в разных ипостасях: на службе выступать как ортодоксальный конфуцианец, при этом на отдыхе или после отставки предаваться даосским алхимическим опытам, а также переводить и комментировать буддийскую литературу.
Название 风流 фэн лю «ветер и поток» символизирует непостоянство, изменчивость и гибкость природных стихий. Человек уподобляется им, раскрывая свою собственную природу, следуя естественности (自然 цзыжань) и недеянию ( 无为 у-вэй). Представителей этого течения называли мин-ши 名士, что можно перевести как «славные мужи», «знаменитые мужи», «знаменитости».
Философским обоснованием фэн лю стало направление сюань-сюэ (玄学, «Учение о сокровенном», III-IV вв. н.э., в западной литературе часто называется неодаосизмом). Идеалом становится человек, «обладающий разумом и духом, вырывающийся за пределы разграничения вещей и живущий в согласии с самим собой, а не с другими». Философы Сян Сю (227 -272 гг.) и Го Сян (252 – 312 гг.) в комментариях к «Чжуан-цзы» писали, что каждая отдельная (отдельная с нашей точки зрения) вещь является результатом взаимодействия и взаимопроникновения различных вещей в ходе непрерывного процесса космических превращений. И если сложившийся порядок вещей будет насильственно кем-то нарушен, то человек (или любое другое существо или вещь) может не родиться на свет или проживет меньше отпущенного ему срока.
Недеяние вовсе не означает «ничего неделание», это спонтанное и естественное действие – «без сучка и задоринки»: не делать ничего лишнего – не «пририсовывать змее ноги» и не «тянуть всходы, чтобы помочь им вырасти». Проблема человека в том, что он начинает приспосабливать вещи к своим нуждам и диктовать им свою волю, вместо того, чтобы дать им быть такими, какие они есть. Так, люди заставляют быстрых лошадей скакать медленнее, а медленных – быстрее. Не нужно бросать поводья и позволить делать все, что хочется. Следует действовать в соответствии с природой – использовать быстрого коня там, где нужна быстрая езда, а медленного – для езды неторопливой.
Художников и поэтов III-VI веков определенно нельзя обвинить в чрезмерной деятельности: их излюбленным занятием было собираться в тенистых садах и, степенно попивая вино из золотых кубков, под музыку цитр любоваться красотами, декламировать стихи и вести философские «чистые беседы» 清谈 цин тань. Одним из таких объединений была группа поэтов и мыслителей «Семь мудрецов из бамбуковой рощи», в число которых входили Жуань Цзи (210-263), Цзи Кан (223-262), Сян Сю (227-272), Жуань Сянь (III в.), Лю Лин (225?-280?), Шань Тао (205–283) и Ван Жун (234-305).
Цзи Кан так писал о своих взглядах на жизнь:
Жизнь – это плывущее бревно: она появляется на мгновение и внезапно исчезает. Заботы и дела мира беспорядочны и запутаны. Забудем о них. Даже на болотах голодный фазан не мечтает о парках. Как могу я служить, утомляя свое тело и печаля свое сердце? Высоко ценят тело, а пустое имя презирают. Нет ни славы, не бесчестия. Самое важное – следовать своей воле и без раскаяния освободить свое сердце.
Считалось, что в природе мудреца уже заложена мудрость, в то время как в природе простого человека её нет, и стремиться к знаниям – это значит подражать, тянуться к тому, что не заложено в твоей природе. Бессмысленно подражать другим, пытаясь стать тем, кем ты не являешься по своей природе. Это приведет лишь к нарушению целостности личности и отклонению от пути-дао 道.
♦ По теме: Врата в каллиграфию: восемь принципов иероглифа юн 永 Ван Сичжи
«Знаменитые мужи» как раз и пытались сполна реализовать свою природу. Часто это выражалось в эксцентричном поведении, стремлении к чувственным удовольствиям (начиная от наслаждения едой и питьем, и кончая сексуальными утехами), неприятии общепринятых ценностей. И в то же время они стремились к духовному совершенствованию, были умны и образованы, стремились к познанию себя и мира. Они обладали утонченным вкусом, чутко реагировали на все происходящее вокруг и ценили красоту во всех ее проявлениях. Их утонченные разговоры получили название «чистых бесед» (清谈 цин тань).
Многочисленные источники того времени описывают эксцентрическое, подчас шокирующее поведение минши. Так, в «Новом изложении рассказов, в свете ходящих», принадлежащих перу Лю Ицина (403-444) описан такой эпизод:
Предаваясь пьянству, Лю Лин (221-300, один из «семи мудрецов из бамбуковой рощи») всегда вел себя очень свободно. У него была привычка голым развалиться во внутренних покоях. Люди увидели его и начали над ним насмехаться. А Лин сказал: «Я считаю небо и землю балками и крышей, а дом и комнаты – своим исподним. Зачем же господа заглядывают мне в штаны?» (гл.23).
«Знаменитые мужи» следовали желаниям своего сердца, говорили и делали то, что подсказывало им сердце, даже если со стороны это казалось неразумным. В «Новом изложении рассказов…» приводится такой случай:
Ван Цзыю (IV в., сын знаменитого каллиграфа Ван Сичжи) жил в Шаньине. Однажды ночью его разбудил сильный снегопад. Проснувшись, Ван открыл дверь и приказал налить себе вина. Вокруг все было белым и сияющим. Он встал и пошел бродить, декламируя стихотворение Цзо Сы «Навещаю отшельника». Внезапно он вспомнил о своем друге Тай Куе. Он немедленно сел в лодку и отправился к нему. К утру он прибыл на место, но, уже собравшись постучать в дверь, он остановился и повернул назад. Когда спросили его о причине этого, Ван сказал: «Сначала я был в настроении и поехал, настроение прошло, и я вернулся. Зачем мне нужно было видеть Тая?» (гл.23)
«Знаменитости» охотно выражали свои чувства, открыто говорили о дружбе, любви или неприязни к кому-либо, хотя в последнем случае старались выбирать наиболее изысканные и утонченные слова, отдавая дань старой китайской традиции остроумной насмешки и тонкого намека.
Так, когда Ван Жунь (234-305, один из «семи мудрецов из бамбуковой рощи») потерял ребенка, то сильно горевал. Его друг, Шань Цзянь, пришел к нему, чтобы выразить соболезнование. Ван разрыдался, и Шань сказал: «Почему ты так убиваешься?» Ван Жунь ответил: «Совершенномудрый забывает о чувствах, самые низкие не достигают чувств. Самые острые чувства у таких, как я». Шань Цзянь согласился и заплакал вместе с ним (гл.17).
С другой стороны, были и такие, кто вслед за Чжуан-цзы считали, что «совершенномудрый не имеет эмоций» и изменения и превращения вещей не трогают его. В «Новом изложении рассказов, в свете ходящих» Лю Ицина рассказывается о Се Ане (320-385), который занимал пост первого министра при династии Цзинь (265-420):
В 393 г. армия северной лже-династии Цинь начала широкомасштабное наступление на Цзинь. Ее вел сам император, который хвалился, что она так многочисленна, что «стоит моим воинам бросить свои хлыст в Янцзы, и они запрудят реку». Люди Цзинь были встревожены. Се Ань спокойно приказал своему племяннику Се Сюню повести армию в наступление. В битве на реке Фэй Се Сюнь одержал победу, остатки армии Цинь бежали. Когда к Се Аню прибыл гонец, он играл с другом в шахматы. Он открыл письмо, прочитал его и, как ни в чем не бывало, продолжил играть. Когда друг спросил о новостях, Се Ань тихо и сдержанно ответил: «Наша армия полностью разгромила врага» (гл.6).
Еще один рассказ из этого сборника:
Ван Хуэйчжи, когда путешествовал на лодке, встретил Хуань И, который путешествовал вдоль берега. Ван Хуэйчжи слыхал, что Хуань И – прекрасный флейтист, но не был лично знаком с ним. Он отправил человека, чтобы тот попросил Хуань И сыграть на флейте. Тот, в свою очередь, слышал о славе Ван Хуэйчжи, и потому сошел с колесницы и исполнил три произведения. Затем он отправился дальше. Они не обменялись ни единым словом (гл.23).
Многие из них без ложной скромности называли свои творения «совершенными», как, например, родоначальник пейзажной живописи Гу Кайчжи и «уникальными», как основоположник теории стихосложения Шэнь Юэ. «Безмерно гордился собой Се Линъюнь, не отличался ложной скромностью и поэт Бао Чжао». Другие же, напротив, предавались самоуничижению, не пытаясь скрыть собственные пороки: «Я не читаю классических книг, по натуре небрежен и ленив, медлителен в движениях», – говорит о себе Цзи Кан.
Отказавшись от активной социальной и политической деятельности, «мудрецы» уделяли все свое внимание саморазвитию и постижению даосизма, хотя и сохраняли при этом не свойственный даосской философии дух аристократизма и утонченности. Для поэтов из «Павильона Орхидей» праздный досуг, заключавшийся в прогулках и пирах, был не просто способом получить удовольствие. Во время таких дружеских встреч они старались достичь состояния такой внутренней свободы, при которой теряют значение правила ритуала и социальные догмы. Веселясь и напиваясь допьяна, поэты испытывали творческое вдохновение и начинали с большей легкостью предаваться философским изысканиям.
Впрочем, иногда дело заходило дальше. Так, Жуань Цзи и его племянник Жуань Сянь слыли горькими пьяницами. Собираясь вместе, они пили вино не из чаш, а прямо из большого кувшина с вином. Иногда приходили свиньи, которые тоже хотели вина, и тогда они пили вместе со свиньями.
«Славные мужи» стирали границы между собой и миром природы. Они стремились к уходу от мирской суеты и отшельничеству, жизни в окружении природы, пусть и не всегда это удавалось реализовать в жизни. Знаменитый поэт Тао Юаньмин (陶渊明, 365-427), о котором современники говорили, что «в стихах его вино льется, с вином у него стих поется», написал замечательное стихотворение «За вином» (досл. «Пить вино» 饮酒):
Построил дом среди людей,
Но нет здесь шума повозок и лошадей.
Спросит господин, как это может быть,
Сердцем далеко – и земля сама опустела.Сорвав хризантему у плетня на востоке,
Ненароком увидел горы Лушань.
Горный туман великолепен под вечер,
Возвращаются птицы одна за другой.В этом виден подлинный смысл.
Хотел объяснить, но уже забыл слова.
В стихотворениях того времени часто проскальзывают мотивы любования своим домом, родным краем:
На свете, говорят, десятки тысяч гор,
Но холмиком одним не налюбуюсь я.
Здесь, у крыльца, есть все, что радует мой взор,
И не влечет меня в далекие края.
(Се Тяо, 464-496, «То, что было в меня на душе в свободное от дел время»)
Минши часто навещали даосских отшельников, но далеко не все из них хотели ими становиться. Сама идея одиночества, разлуки с друзьями была неприемлема для них.
К отшельнику в горы отправился с посохом я.
Пустынной тропою к вершинам взбираюсь один.
В скалистых ущельях не видно людского жилья,
Лишь пение лютни доносится с горных вершин.
(Цзо Сы 左思, 250–305, «Навещаю отшельника»)Какая досада: опять уезжают друзья!
Придет в запустенье теперь комнатёнка моя.
(Се Хунь, ум.412, «Проводы двух Ванов»)
Идеи поиска рецептов долголетия также не остались в стороне от них. Но они не были готовы отправиться, по совету Гэ Хуна (283-343) в горы и заняться самосовершенствованием и изготовлением «золотого эликсира». Скорее, их больше привлекал галлюциногенный эффект этих снадобий, который вызывал «вдохновение и подъем духа».
Отбросив прочь земную шелуху,
Пронзив туман, я устремляюсь в небо,
Летаю я над озером Динху,
Спешу туда, где я вовеки не был.
(Цао Чжи, 曹植, 192—232 «Путешествие к небожителям»)Из перьев птиц я надеваю платье,
Взнуздав дракона, мчусь я неспроста
Туда, где ждут меня мои собратья.
Я линчжи рву в восточной стороне
В краю Бессмертных, у границ Пэнлая.
(Цао Чжи)
Идеал бессмертия был недостижим. А жизнь была такой короткой, такой мимолетной. Если посмотреть на даты жизни философов, художников, поэтов того времени, то окажется, что многие из них прожили совсем немного, даже по меркам того времени. Например, знаменитый неодаос Ван Би прожил всего 23 года (226-249), оставив после себя глубокие философские сочинения. Цао Чжи, младший сын полководца Цао Цао (160-220) умер в возрасте 40 лет, великий художник Гу Кайчжи – в 48. И потому идея мимолетности, недолговечности жизни является частым мотивом произведений. Жизнь человека уподобляется цветку:
Краски цветенья нам трудно надолго сберечь.
День увяданья отсрочить не может никто.
То, что когда-то, как лотос весенний, цвело,
Стало сегодня осенней коробкой семян…
(Тао Юаньмин)
В западной синологии фэн лю часто рассматривали как оппозицию конфуцианству. Но это не совсем верно. Конфуцианские ценности, такие как «сыновняя почтительность» и «отцовская любовь», преданность государю, любовь к музыке присутствовали в жизни «славных мужей». Однако они, как было сказано выше, более открыто выражали свои чувства, не стесняясь их.
Влияние фэн лю на китайскую культуру трудно переоценить. Впоследствии мы найдем его отзвуки в чань-буддизме с его утверждением: «Что такое чань? Есть – когда хочется есть, спать – когда хочется спать, испражняться – когда хочется испражняться», в китайской живописи и поэзии, а также в том, что сами китайцы называли «искусством жизни».
Со временем значение словосочетания фэн лю изменилось. Сейчас под ним понимают половую распущенность, распутство, пьянство.
© Сайт "Дорогами Срединного Пути", 2009-2023. Копирование и перепечатка любых материалов и фотографий с сайта anashina.com в электронных публикациях и печатных изданиях запрещены.